PL
RUS
Визионер, опережающий эпоху, и одновременно ее яркий насмешник. Проницательность его умозаключений и катастрофических пророчеств позволяет следующим поколениям открывать его снова и снова. Один из немногих представителей польской культуры, значение, которого в истории мирового искусства не слабеет.
Станислав Игнаций Виткевич , псевдоним Виткацы , родился 24 февраля 1885 г. в Варшаве, покончил жизнь самоубийством, узнав о вооруженном нападении Красной армии на Польшу — 28 сентября 1939 в селе Езеры в Полесье (сегодня Украина — Великие Озера).
На наших глазах он стал классиком, одним из чаще переводимых польских авторов, его тексты переведены на более чем 30 языков в Европе, США, Южной Америке и Японии. Его пьесы ставятся на зарубежных сценах чаще других польских авторов.
Отец артиста, Станислав Виткевич, был известным критиком, писателем, художником и архитектором, основателем, так называемого закопанского стиля. Мать, Мария девичья фамилия Петжкевич — была учительницей музыки.
Первые годы жизни Станислав провел в Варшаве. Болезнь легких отца заставила семью переехать в 1890 году в Закопане, где 27 января 1891 года Станислав Игнаций был крещен. Крестными родителями стали знаменитая актриса Хелена Моджеевская и гуральский рассказчик и певец Ян Кжептовский (Сабала).
Станислав Виткевич был ярким противником системы образования, уничтожающей индивидуальность ребенка, поэтому сам занялся обучением сына. Он организовал частные уроки, проводимые чаще всего профессорами университета и выдающимися артистами. Он одобрял самостоятельность мальчика в выборе увлечений.
Молодой Виткевич обладал открытым умом и проявлял разнообразные способности. Уже в 1893 году на сам растиражировал серию своих первых драм. Его интересовала живопись, фотография, музыка, точные науки и философия.
Начиная с 1900 года Виткевич часто проводил каникулы у тети в селе Сылгудушки в Литве, вместе с ней посещал Петербург, писал картины и фотографировал. Два пейзажа Станислава Игнация попали в 1901 году на «Выставку картин и скульптур» в Закопане. Год спустя из своих философических эссе он собрал том «Мечты импродуктыва» («Marzenia improduktywa»).
В 1903 году экстерном сдал экзамены на аттестат зрелости во Львове. У него появились первые друзья в том числе Леон Хвистек — художник, математик львовского университета, Тадеуш Шумберский — поэт, Бронислав Малиновский — будущий антрополог, Тадеуш Лангер — фотограф.
В 1904 году Виткацы через Вену и Мюнхен попал в Италию, посещая все, встреченные на своем пути, галереи искусства. Год спустя, вопреки советам отца, начал учиться в Академии изобразительных искусств (Краков), в мастерских Яна Станиславского и Юзефа Мехоффера. В следующий раз он побывал в Италии вместе с Каролем Шимановским.
Путешествие в Париж в 1908 году, посещение выставочных залов, музеев и «Двадцать четвертого Салона Независимых» (выставка организованная обществом независимых художников) позволили молодому Виткевичу ознакомиться с современными направлениями европейской живописи. Под этим влиянием он бросил ландшафтную живопись и начал писать «чудовища» и портреты. В том же году его отец уехал на лечение в Ловран в Австро-Венгрию (сегодня Хорватия), откуда уже никогда не вернулся на родину.
Станислав Игнаций в это время переживал бурные отношения с выдающейся актрисой Иреной Сольской, которые продолжались несколько лет. Ее яркий персонаж был отображен в первом романе молодого Виткевича — «622 падения Бунга или демоническая женщина» («622 upadki Bunga, czyli Demoniczna kobieta», 1911).
Он несколько раз навещал отца в Ловране. В мае 1911 года он снова посетил Париж, где на «Салоне Независимых» смотрел первые работы кубистов. В Британии он остановился у художника Владислава Слевинского, а в июне съездил в Лондон к Брониславу Малиновскому.
В 1912—1913 гг. молодой Виткевич поддается психоанализу, под руководством доктора Кароля де Борейна, который внушил ему «комплекс эмбриона». В одном из писем своей подруге Хелене Червиевской впервые подписывается «Виткацы», символически освобождаясь от художественной опеки (тирании) отца. В это же время выставляет свои картины в Закопане, Варшаве и Кракове.
Он разрывает роман с Иреной Сольской и обручается с Ядвигой Янчевской, но трудный период помолвки заканчивается трагически. 21 февраля 1914 года после ссоры беременная Ядвига совершает самоубийство. Виткацы панически боялся последствий иметь детей, в мире, будущее которого вызывало лишь худшие мысли, поэтому он винил себя в этой трагедии.
Из глубокой депрессии Виткевича вывело предложение Бронислава Малиновского участвовать в научной экспедиции в Новую Гвинею. Виткевич должен был быть фотографом и художником, документирующим очередные этапы исследований. В 1914 году экспедиция году в Австралию, где они узнали о начале войны.
Экспедиция не улучшила состояния депрессии Виткевича и после ссоры с Малиновским, он решил вернуться в Европу. Считая, что в этом вооруженном конфликте сражаясь на славянской, а не немецкой стороне Польша имеет шанс вернуть себе независимость. Он возврщается в Петербург.
«[…] именно в России Виткацы случайно заглянет в лицо XX века. […] Как российский подданный он исполняет свой долг и идет в армию. Заканчивает царскую юнкерскую школу и благодаря покровительству брата отца попадает в Лейб-гвардии Павловский полк, в котором полно „белой“ аристократии. Жизнь этого полка — пьянки, сексуальные оргии под лозунгом „после нас, хоть потоп“, великое русское декадентство о масштабе которого в Польше в принципе никто не знает — все это отразится в его будущих произведениях.»
[Константы Пузына, «Виткацы», Варшава 1999]
В ускоренном режиме Виткацы закончил офицерский курс и в сентябре 1915 года был отправлен на фронт в ранге кадета. Был назначен командующим четвертой ротой, а за заслуги, в июле 1916 года получил ранг подпоручика Лейб-гвардии Павловского полка. В том же месяце Виткацы был тяжело ранен во время битвы недалеко от села Витонезь в западной части Украины (среди противников российской армии были подразделения польских легионов Юзефа Пилсудского). На фронт уже не вернулся.
Демобилизован в 1917 году и тогда же стал свидетелем октябрьской революции. Часть исследователей считает, что даже принимал в ней участие и был избран политическим комиссаром, хотя доказательств этого нет. Виткацы, скудно делился подробностями о своем российском опыте того периода, вспоминая лишь, что среди других офицеров был единственным, кто не применял телесных наказаний.
«В последнее время меня заставила задуматься картина (иначе не могу сказать, на все это смотрел я как из ложи, не будучи в состоянии участвовать из-за психического расстройства) российской революции с февраля 1917 по июнь 1918 года. На эти события я смотрел с близкого расстояния, как офицер Павловского полка, который ее начал».
[Станислав Игнаций Виткевич, «Немытые души» («Niemyte dusze»)]
В июне 1918 года он вырвался из охваченной революцией России и вернулся в Закопане. Опыт большевизма в России, а также вскоре зародившегося нацизма в Германии утвердили его в крайне пессимистическом подходе к будущему. В более поздних романах он часто описывал кошмар послушной толпы, которую ловкие демагоги ведут к гибели.
После возвращения из России вошел в группу художников-формистов, с которыми организовал несколько выставок, в частности в краковском «Обществе друзей изобразительных искусств», а также в Варшаве, Львове, Познане, Закопане. Он стал главным идеологом формистов. Еще в России начал работу над своей философской и эстетической системой, результат которой опубликовал вскоре в книге «Новые формы в живописи и вытекающие отсюда недоразумения» («Nowe formy w malarstwie i wynikające stąd nieporozumienia»).
Наступил самый плодотворный период в творчестве Виткевича. Он издал «Эстетические эскизы» («Szkice estetyczne») и «Театр. Введение в теорию чистой формы в театре» («Teatr. Wstęp do teorii Czystej Formy w teatrze»), он написал около 40 драм (опубликовал лишь пять), премьеры которых состоялись в Кракове, Варшаве, Торуне, Лодзи. Его пьесы были одним большим издевательством над устаревшей, окостеневшей традицией сценических опереток и мелодрам, которые царили на польской сцене в межвоенный период.
30 апреля 1923 года Виткацы женится на Ядвиге Уруг, внучке художника Юлиуша Коссака. Их совместная жизнь в пансионе его матери в Закопане, была полна нарастающих конфликтов, что вынудило Ядвигу переехать в Варшаву. Однако со временем, неудачный брак превратился в дружбу, они часто навещали друг друга, а сохраненная переписка Виткацы и жены насчитывает 1300 писем.
Около 1925 года Виткацы бросает живопись маслом и учреждает «Портретную компанию С. И. Виткевич», которая становится его главным источником дохода («За 100 злотых напишу портрет в полный рост. Заканчивается нищета, творчество и жизнь»). Клиент должен был соблюдать «Регламент», последнее правило которого гласило «Недоразумения исключены». В течение чуть больше десяти лет Виткевич написал несколько тысяч портретов. Не все, однако, заслуживали того, чтобы их увековечить. Некоторые просьбы были отклонены резким «Не вижу причины».
В литературе Виткацы бросил драму в пользу романов, в которых мог легче выразить свои убеждения, однако не воспринимал их как произведения Чистой формы (первобытного составного элемента искусства, действующего непосредственно на «метафизические чувства» и чувствительность читателя). Его первый опубликованный роман — «Прощание с осенью» («Pożegnanie jesieni», 1927). Через три года была опубликована книга «Ненасытность» («Nienasycenie»).
Летом 1929 года начались тесные отношения Виткацы с Чеславой Окниньской-Коженевской. После смерти матери в 1931 году Виткацы переехал в усадьбу «Виткевичувка», где тетя Мария Виткевич снимала для него номер.
В 1931—1932 гг. Виткацы написал свой последний роман «Единственный выход» «Jedyne wyjście» (опубликован в 1968 году) и серьезнее занялся философией. Издал книгу об одурманивающих веществах, которая сегодня известна под названием «Наркотики» («Narkotyki»).
В 1935 году за литературное творчество был награжден Золотым лавром польской академии литературы. Год спустя были написаны «Немытые души» («Niemyte dusze»). Последние годы жизни Виткацы посвятил почти исключительно философии.
Он публиковал статьи, спорил с мнениями современных философов, написал «Психофизические вопросы» («Zagadnienie psychofizyczne»), предупреждал, что «исчезновение метафизических чувств ведет к разнузданности артистических форм, которое является концом искусства на нашей планете». В сентябре 1936 г. выступил с рефератом на Философском конгрессе в Кракове.
В 30-е годы он познакомился с важными писателями этого периода — Софией Налковской, Витольдом Гомбровичем и Бруно Шульцем, творчество которого он оценивал особенно высоко. Публиковал в прессе статьи и литературные рецензии, читал доклады в рамках цикла научно-литературных курсов, в организации которых принимал участие. Читал пророчества.
«Мировая катастрофа приближается все ближе и ближе. Сомнительным кажется то, что после нее мы сможем жить нормально.»
[Станислав Игнаций Виткевич в письме Гансу Корнелиусу, 19 марта 1939]
В 1938 году Виткацы написал драму «Tak zwana ludzkość w obłędzie» (не сохранилась), в которой присутствовал призрак наступающей катастрофы. Он четко ощущал ее близость, и поэтому постоянно был в состоянии глубокой депрессии. Начало войны застало его в Варшаве, где он попытался попасть в армию, однако не был принят из-за своего возраста и состояния здоровья.
5 сентября 1939 года Виткацы отправился с Чеславой Окниньской на восток. 18 сентября в Полесье они, услышали новости о вторжении Красной армии в Польшу и попытались покончить жизнь самоубийством (несмотря на сильную дозу луминала Окниньская выжила). Станислав Игнаций Виткевич был похоронен на деревенском кладбище в селе Езеры.
«Мы должны быть счастливы, что в Польше нашелся человек такого формата, который несмотря на все свои странности и творческие неудачи был на намного высшем уровне, чем большинство его современников. Споры и полемики в Польше в межвоенный период кажутся ерундой, если их сравнить с тем, о чем говорил Виткевич.»
[Чеслав Милош, «Границы искусства» («Granice sztuki»), в: «Станислав Игнаций Виткевич: человек и артист» «Stanisław Ignacy Witkiewicz. Człowiek i twórca», Варшава, 1957]
Пол века назад Константин Пузына предсказывал, что Виткацы «накормит» еще несколько поколений исследователей. Его достижениями пользуются многие театроведы, полонисты, искусствоведы, философы. Вслед за теоретиками идут практики, то есть фотографы, художники, кинематографисты, перформеры, актеры, режиссеры, прозаики, драматурги.
Биографию разностороннего Виткевича Януш Деглер назвал «Многократный портрет Виткацы» («Witkacego portret wielokrotny»), так как у него было несметное количество лиц. Из автопортретов Станислава Виткевича невозможно понять какой был у него цвет глаз — в зависимости от композиции глаза становились карими, иногда имели различные оттенки серого и черного, а иногда были зеленые или фиолетовые. Одна из актрис запомнила его таким образом:
«Он был красив. Высокий, с крепким телосложением и темным, как-будто погрустневшим лицом, которое рассветляли очень светлые, синие глаза. Взгляд у него был проницательный, стальной. Приехал в Лодзь, где мы играли его пьесу. И опять неожиданность. Станислав Игнаций Виткевич был чрезвычайно скромным человеком. Он не верил в успех, у него не было уверенности, что его пьеса необычна. Приехал к нам на последние репетиции. Не надо добавлять, что для нас это пьеса была шокирующей в каждом аспекте. Сюжет? Сегодня я уже не могу его пересказать, просто не помню. Помню зато последние слова, которые Виткевич сказал, отвечая на наши настойчивые вопросы: „В принципе, есть три мотора всех человеческих поведений — это деньги, женщины и власть“. Каждый из трех актов пьесы имел отношение к одному и перечисленному. Однако, в конце концов, побеждают все-таки деньги».
[Ванда Якубиньская-Шацкая «Театр всерьез и в шутку. Лодзь — Львов (1924 — 1930 гг.) «, «Teatr na wesoło i na poważnie. Łódź-Lwów (lata 1924–1930)», «Театральный дневник» «Pamiętnik Teatralny», 1–2/2010]
Как заметил Витольд Гомбрович: «Нас было трое: Виткевич, Бруно Шульц и я, три мушкетера польского авангарда межвоенного периода. Как сейчас оказалось, этот авангард не был эфемеридой». Как подобает авангардисту, Виткевича не воспринимали при жизни, так как следовало бы.
«Виткацы казался мне очень сильной личностью, даже давящей на других, с прекрасным, хотя угрюмым и волнующим умом. Это был очень одаренный человек, но оттенок перверсии или манеры и в общении и в творчестве делали его скорее отвратительным, чем привлекательным. Спустя годы однако видно, что дух времени все более сходится с тем трагическим духом Виткевича. Надо все-таки признать, что он опередил время, которое только сейчас его догоняет.»
[Витольд Гомбрович, «Автобиография после смерти» «Autobiografia pośmiertna», Краков 2002]
Только два романа и шесть драм были издано при жизни артиста. Большая часть богатого наследия Виткацы, который написал 43 драмы, к сожалению, пропала. Полностью уцелели лишь 22, при чем «Безумный локомотив» («Szalona lokomotywa») только в переводе на французский язык знакомой Виткевича Ядвиги Стжалковской.
Визионерские тексты Станислава Игнация Виткевича опередили эпоху. Театр постоянно из них берет и заново интерпретирует. Катастрофическая драматургия Виткацы была основой репертуара польских театров в 60-е, 70-е и в кризисные 80-е. Неоднозначные сценические произведения были полны интеллигентных, укрытых намеков, наблюдений и фраз, которые издевались над недолюбливаемой властью.
На фоне сегодняшней политической и общественно-экономической ситуации в Польше Виткацы нас уже так не провоцирует и не раздражает. Конечно, при условии, что зритель ожидает от него чего-то больше, чем простая политическая аллюзия, которая в его произведениях была лишь предлогом для размышлений на более общие темы и приглашением к дискуссии о том, что важно. Его замечания касательно значения артиста по-прежнему отлично вписываются в наше время, в которое искусство уходит куда-то в сторону, а артисты играют роль жизненных изгоев.
«Родиться горбатым поляком, это невезение, но родиться кроме того артистом в Польше, это уже самая большая неудача.»
[Станислав Игнаций Виткевич, «Ненасытность», 1927]
Виткацы принадлежит к тем авторам, которые даже сегодня говорят на полностью понятном языке. Его драмы терпеть не могут выдумок, что видят все, кроме тех, кто их ставит.
Как писатель и драматург больше всего внимания Виткацы посвятил духовным переменам человека, потере его индивидуальности в пользу слияния с толпой одинаковых людей, специализирующихся на все более автоматизированной и лишенной интеллекта работе. Он описывал кошмар будущего с «ульями механизированных представителей счастливого человечества». Нового общества, которое состоит из потерянных, чужих друг другу людей.
«То есть все-таки существует одержимость одиночества, отчаянно кричащего голоса? Нет, это подтверждение существующего состояния. Состояния, которое выражалось в горечи и сожалении. Не был бы, однако Виткевичем, если бы сдался. „Лучше закончить жизнь в прекрасном безумии, чем в серой, скучной банальности и маразме“. Это „прекрасное безумие“ — „Наркотики“ и „Немытые души“, последняя попытка найти общий язык с обществом, перед которым так защищался в молодости.»
[Анна Мичинская, «На полях Наркотиков и Немытых душ» («Na marginesie „Narkotyków“ i „Niemytych dusz“») в «Наркотики и Немытые души» , («Narkotyki. Niemyte dusze»), Варшава 1975]
Даниель Жеру, профессор сравнительной истории литературы и театра в Городском колледже Нью-Йорка, самый выдающийся американский знаток польского театра, в предисловии к своей книге посвященной Виткевичу написал «Станислав Игнаций Виткевич был одной из самых необыкновенных и многосторонних творческих личностей в Польше первой половины XX века. Хотя при жизни был предметом оживленных споров из-за своих оригинальных идей и нетипичного образа жизни, современники не оценили ценности его произведений, а настоящее признание получил после смерти, вначале в Польше после либерализации 1956 года, а затем в Европе и Америке».
Люди чаще всего воспринимают Виткевича как алкоголика, скандалиста, наркомана и порнографа, что является упрощением и неправдой. Естественно, он был любопытным экспериментатором экстремальных переживаний, но делал это ради познания, поэтому его наркотические сеансы проходили при полном медицинском контроле. В свою очередь, все знаменитые оргии, под шокирующим названием скрывали литературные и философские дискуссии в дружеском кругу.
Таинственные символы на портретах раскрывают, какие стимуляторы принимал Виткацы перед работой, однако кроме нечастых случаев приема наркотиков означают чаще всего чай, кофе, а иногда даже абстиненцию от никотина и алкоголя продолжающуюся порою несколько месяцев. Писав портреты Виткевич младший не только пополнял собственный бюджет, но и содержал пансион мамы, а также регулярно отправлял деньги жене. Его устрашающие лица на фотографиях были всего лишь маской, за которой скрывался честный и чувствительный человек.
Виткацы жил в одиночестве, потому что современники его не понимали. Должны были пройти десятилетия, чтобы следующие поколения оценили точность его катастрофических видений. Он описывал шокирующий мир будущего, который все больше и больше напоминает сегодняшний день.
ОРИГИНАЛ СТАТЬИ НА САЙТЕ CULTURE.PL